-
10.07.2014 12:46
Их отношения всегда были интригующими и своеобразными. Наука и религия по-разному объясняют природные и социальные явления, создавая 
ощущение несовместимости религиозного и научного познания. И все же граней взаимодействия немало. Кандидат философских наук, доцент кафедры религиоведения ЧелГУ Сергей Логиновский, давно изучающий эту проблему, высказал свое мнение. Итак, альянс или антагонизм?
— На протяжения веков наука и религия то вступали в схватку, то пытались сотрудничать. Сейчас у них какие взаимоотношения?
— Если говорить о постсоветском периоде, то взаимоотношения, наверное, самые теплые за всю историю существования. Но, на мой взгляд, особого конфликта никогда и не было. Была вполне понятная и объяснимая тенденция в Советском Союзе подавать науку и религию как некие несовместимые реальности. На самом деле все не так просто. Когда я спрашиваю студентов «Кого из ученых эпохи Возрождения сожгли?», звучат разные версии: Коперника, Галилея, многих… В действительности сожгли одного — Джордано Бруно. Это произошло в 1600 году. Но, во-первых, сожгли не «за науку», а во-вторых, он ученым, строго говоря, и не был, скорее, был религиозным философом и реформатором. В случае с Бруно мы имеем внутрирелигиозный конфликт.
— Хотите сказать, что даже в период инквизиции не было противостояния науки и религии?
— Собственно, инквизиция и была создана, чтобы бороться с религиозным инакомыслием. А ученые еретиками, как правило, не являлись. Если их и преследовали, то не как ученых, а как религиозных деятелей. Церковь в принципе не могла преследовать ученых «за науку», потому что в средние века наука официально считалась и по факту была «служанкой богословия». Причем в том контексте это словосочетание не имело уничижительного звучания. Служение Богу было привилегией.
— Получается, самый напряженный период — советский?..
— Да, если говорить о социальном аспекте. Но гонения были опять же не на научной основе, хотя, конечно, большевики позиционировали себя как выразителей научного мировоззрения. И в те тяжелые времена многие деятели науки весьма позитивно отзывались о религии.
— Кроме того, многие из них были верующими. Вы, кстати, верующий ученый?
— Такой личный вопрос… Да, я верующий. Но одно другому не мешает. Тут просто важно придерживаться определенных принципов, которые в научной методологии озвучиваются. Дело в том, что любой человек имеет какое-то мировоззрение. Если не религиозное, то атеистическое. Но атеизм — это тоже вера. Так вот, ученый должен стремиться абстрагироваться от своего мировоззрения, неважно, религиозное оно или атеистическое, отвлечься, сделать так, чтобы оно не оказывало влияния на его деятельность.
— Но есть еще и люди сомневающиеся, коих немало. Их, в частности, терзает вопрос реальности чудес, которые демонстрирует православие. Почему чудеса мало исследованы? Ученые не рвутся или церковь не подпускает?
— Их исследуют. Даже благодатный огонь, был, кажется, исследован.
— С ним вообще было бы все просто, если б установить камеру в Кувуклии, куда он нисходит. Сколько сомневающихся разом пополнили бы ряды верующих!
— Вопрос пополнения рядов спорный. Мне кажется, главная причина — социальный фактор. Современное общество потребителей старается все упрощать, чтобы жизнь была комфортнее. Так называемые религии «нового века» Нью Эйдж и веру такую предлагают — удобную, быструю и с технической точки зрения понятную. А традиционные религии предъявляют человеку определенные требования: поститься, молиться… В этих формальностях бывает трудно разобраться. Студентам привожу такой пример. Научно доказано, что курить вредно, но ведь люди курят, даже зная о том, что это вредно. Религиозность — гораздо более глубокий феномен, чем «доказано, не доказано». Даже если бы ученые доказали, что Бог есть, все равно нашлись бы те, кто не желает подчиняться религиозным законам. Потому что религия — это, прежде всего, не система знаний, а определенным образом организованная жизнь, которая многим современным людям кажется неудобной и непонятной. С другой стороны, в традиционных религиях есть момент эстетической притягательности. Когда заходишь в храм, там все не так, как в окружающем мире.
— И все-таки «не пускают» или «не хотят»?..
— Трудно отвечать за церковь. Мне кажется, если потребность возникнет, исследования возможны. Другое дело, что чудеса — частное явление. Ну исследуют — и что? У науки в арсенале есть методы изучения материального мира, и они достаточно хорошо работают. Религия — это прежде всего нематериальная сфера. У науки при всем желании нет методов для изучения этой области.
— Зато наука сможет понять: фальсификация или нет чудеса православия?
— Это не даст ровным счетом ничего. Даже если где-то будет установлен факт фальсификации, это не опровергает возможность существования в принципе таких феноменов. Тем более не опровергает религию вообще. Так что я не понимаю, с чем связан интерес общественности к чудесам. Может быть, в силу малой образованности?
— Кстати, некоторые ученые считают, что нынешний всплеск религиозной активности объясняется низкой образованностью населения. Согласны с этим?
— Нет однозначных данных о взаимосвязи уровня образования и степени религиозности. Многие гениальные ученые были верующими людьми. Религия — это мировоззрение, имеющее множество разных аспектов. Поэтому она может разными способами воздействовать на человека, привлекать, захватывать. Наука удовлетворяет интеллектуальные потребности. А религия дает душе нечто иное. Боль, смерть, страдания… сложно постичь их посредством научной методологии. Хотя, конечно, существуют попытки свести все к химическим реакциям в мозге. Мне кажется, это упрощение.
— А происхождение человека вам хотелось бы постичь? Религия дает четкий ответ на этот вопрос. Между тем наука до сих пор довольствуется малосостоятельными теориями. Когда-нибудь мы узнаем, как человек появился на земле или нет?
— Думаю, когда-нибудь точно узнаем — я оптимист. Но для религии важнее не то, как появился человек, а зачем. Тебя создал Бог, говорит религия, значит ты выше, чем нечто биологическое. У тебя есть цель.
— «Нечто биологическое», как я подозреваю, тоже Бог создал…
— Да, церковь не исключает биологию, но все религии при этом подчеркивают, что человек выше биологического в человеке. Наука с XVII века старается избегать целевых причин, не дает ответа на вопрос о смысле человеческой жизни. Но и в этом случае антагонизма между религией и наукой нет, есть некое дополнение, скорее. Вспоминаются слова Галилея: «Наука говорит о том, как устроено небо, а религия — о том, как туда попасть».
— Ну как же нет антагонизма, если религия отрицает теорию происхождения от обезьяны?
— Ситуация несколько сложнее. Не все религии отрицают эволюцию. И среди христиан многие считают дарвинизм совместимым со своей верой. Дарвинизм — это некий механизм, описывающий техническую опять же сторону появления человека. Есть немало ученых и религиозных деятелей, которые механизм этот принимают, но уточняют, что создателем его был все же Бог. Так что, с их точки зрения, вполне возможен синтез христианства и теории эволюции.
— Бог не нашел бы более простых путей, чем такой мучительный и долгий?
— Так ведь и теории эволюции бывают разные. Некоторые не требуют миллионов лет. Есть теория «обнадеживающего монстра», в основе которой четырыхуровневое чудо. Утрируя, можно представить ее так. Мутации постепенно накапливаются в организме, рептилия сносит яйцо — и из него вылупляется птичка. Другое дело, что тогда нужно и второе яйцо, да еще и чтобы птенец противоположного пола вылупился. Но две птички — это уже двойное чудо, разного пола — тройное, да еще и встретиться им надобно каким-то образом на планете… Теория эволюции в современном виде от Дарвина ушла далеко. Наука — это система развивающегося знания. Если верить таким классикам философии науки, как Томас Кун и Пауль Фейерабенд, в принципе все, что сегодня считается истинным, завтра может оказаться ложным. Наука изначально создается человеком — существом, которое может ошибаться. И это нормально. К слову, по некоторым данным, около 40 процентов рассуждений Галилея были ошибочными.
— Как бы ни было, церковь со второй половины ХХ века признала прогрессивную роль научно-технической революции. По каким направлениям сохраняются противоречия?
— Непримиримых противоречий, на мой взгляд, не существует. Надо понимать, что и религия, и наука — не некие однородные монолиты. Есть разные группы, разделяющие определенное мировоззрение. Чаще всего недоразумения связаны не с наукой и религией, а с конкретными учеными и религиозными деятелями. Это, скорее, антагонизм конкретных личностей, которые пытаются от своего имени говорить за всех. Что же касается проблемы, не имеющей однозначного решения, то это, пожалуй, действительно дарвинизм.
— Вы-то, собственно, сторонник какой теории происхождения человека?
— Для меня этот вопрос не принципиален. Гораздо важнее другой вопрос: в чем смысл жизни?
— Как ученый вы нашли на него ответ?
— Да. Но не решусь его озвучить, это слишком личное. Каждый человек проходит через различные испытания радостью и печалью. И это всегда дает возможность определиться, выбрать свой путь в жизни. В религии все проще: смысл давно сформулирован — спасение души. Задача религиозного человека — попасть на небо, скажем так. А наука позволяет познать устройство мира. Но и в этом нет антагонизма. Когда изучаются две разные реальности, это, скорее, взаимодополняемость.
— А космос — разве не яблоко раздора? Как относится церковь к новейшим исследованиям, к поискам других форм жизни?
— Тут пока и говорить не о чем. Ведь не обнаружена внеземная жизнь. Поиск планет, схожих с Землей, не обязательно связан с иными формами жизни. Это может быть поиск нового дома для нас на будущее…
— Интересно, какая последует реакция, если когда-нибудь инопланетяне себя официально обнаружат?
— Надеюсь, не такая, как в голливудских блокбастерах, мы останемся живы и сможем это обсудить (смеется).
— А клонирование?
— Это проблема не столько научная, сколько мировоззренческая. Наука — техническая реальность. Она не содержит этических и моральных ограничений. Возьмем математику. Человек может быть подлецом или святым, но, зная алгоритм, решит пример. Вне зависимости от личностных качеств получит результат. А религия предполагает моральное совершенствование.
— И все же замораживание тел в целях последующего возможного оживления, генная инженерия, клонирование… не богоугодные дела?
— Опять же спор идет не о технической стороне, а о морали и полезности. То же клонирование не воспроизводит личность, только — внешнюю оболочку. А человек — во многом продукт социализации… Человек — существо, которое не терпит бессмысленности. Он всегда хочет, чтобы совершаемое им действие имело смысл, причем важный для него. В этом и состоит некая ограниченность науки, которая о смыслах не говорит. А религия и философия — говорят. Так будет всегда. И, мне кажется, что наука и религия вполне могут создавать некий союз, сотрудничать. Только с учетом важного момента: религии не нужно жестко и четко увязывать себя с какой-то конкретной научной теорией, которые всегда подвижны. Такой связкой религия ставит себя под удар. Должен быть некий диалог. Неспешный, рассудительный и доброжелательный.
Татьяна Строганова.
Фото автора.
Рисунок Юрия Прожоги
mediazavod.ru.
