:Журналист Татьяна Строганова

Пулемёт счастливчика Маршалова

11.03.2010 06:33

Эту страшную картину войны не сотрут в памяти годы никогда. По перрону идёт растрёпанная чумазая пятилетняя девчушка. Идёт, аккуратно перешагивая через разбросанные котомки, через трупы женщин, детей и стариков. Она не плачет. Она сосредоточенно грызёт корку хлеба...

Это было в 45-м. Одна из бесчеловечных провокаций немцев, обращённых в бегство. Но не менее отчётливо помнит фронтовик Борис Маршалов и своё отрочество, полное испытаний и лишений.

Cын врага

Он родился в 1927 году в самой обычной семье. Отец — железнодорожник, бригадир слесарей. Мать — домохозяйка (в рабочих семьях так было принято). В зловещем 37-м отцу присвоили звание «французский шпион» и отправили на Колыму. Потом началась война. В октябре 41-го стали выдавать хлебные карточки.

Пошёл за ними в жэк и Боря — надо было получить на себя и на мамку, которая болела раком. Выстоял очередь. Но как только назвал свою фамилию, последовал категоричный и жёсткий ответ: «А мы семьи врагов народа не обеспечиваем». С этим и ушёл подросток в большую взрослую жизнь.

— Стал я добывать хлеб насущный, сами понимаете как... — вспоминает Борис Павлович.

— Неужели воровали?

— Ну а как иначе? Жил около вокзала. Привокзальная шпана, одним словом. Появился в нашей шайке, конечно, сразу руководитель — бывший вор в законе чахоточный Борис Борисович. Надо сказать, человек был деликатный. Может, благодаря этому по-крупному я не воровал. Так, по мелочи, чтоб мамку прокормить. Она ж лежала плашмя, болела очень тяжело. Проболтался я так примерно год, улица меня растила. А потом умерла мамка, и в 13 лет я остался один.

Брат написал с фронта последнее письмо, когда подъезжал к Сталинграду, после чего пропал без вести. Единственная родственница оставалась — тётя, которая в то время заведовала райздравотделом в Курганской области. Она и забрала меня с собой. Но школу я и в Челябинске не бросал. Учился в седьмом классе — после уроков шёл «на промысел».

В Кургане закончил восьмой, девятый классы и отправился в армию. Не особенно тогда разбирали, какой у тебя документ есть и какого ты года рождения. Вот я и сказал, что с 26-го. Год себе приписал. Спешил. Боялся, что Гитлера не поймают без меня (смеётся).

17-летним мальчишкой он попал на 2-й Белорусский фронт в 346-ю стрелковую дивизию пулемётчиком. Стрельбе и другим премудростям научился ещё в школе. Тогда выздоравливающие офицеры преподавали военное дело. На настоящих «Максимах» всё показывали, даже стрелять давали боевыми патронами. А перед отправкой на фронт прошёл подготовку под Свердловском в Еланских лагерях. Там формировали маршевые роты.

— Шинелишка говённенькая, ботиночки дырявые... Холодно, голодно. Выдадут глиняную чашку, вот если тебе в похлёбке попался капустный лист или пара горошин, считай, повезло. Выручала «шрапнель» — перловка, сваренная на воде. Жил там около месяца. И вот приходит в казарму капитан, говорит: «Пулемётчики нужны». Я вскочил в готовности.

Посмотрел он на меня, усмехнулся: «О-го-го, герой!» Я маленький, щупленький. «Максим» 68 килограммов весит, я — меньше гораздо. Но меня взяли в маршевую роту — и на восток. Шли к Балтийскому морю, как поняли потом, в прибалтийские республики. Прибыли. Выстроились. Новый отбор. Пришли «купцы» — командиры, которые набирали новобранцев для своих подразделений.

Конечно, все старались взять обстрелянного солдата, настоящего вояку: танкиста, снайпера... И когда дело дошло до пулемёта, я опять встал, и опять заулыбались офицеры. А один лейтенант, мой будущий командир взвода, даже озвучил общее мнение: «Ой, какой маленький! Но, может быть, дольше не убьют?..»

Трофейная бритва

— Так я попал в особую пулемётную роту. Мы были в резерве. Как только наступление или банда прорывалась, нас бросали, что называется, затыкать дыры. Из Прибалтики к тому времени регулярные немецкие войска уже убежали. Гитлер отдал приказ всем лучшим своим войскам, которые оставались в гарнизонах Прибалтики в частности, подтягиваться с техникой к Берлину. Он же не хотел его сдавать. Вот мы и вылавливали остатки фрицев. Поэтому сразу должен оговориться: в больших боях я не участвовал. Задачи решали локальные.

Ранение было в руку. Палец с тех пор не сгибается. Ребята до сих пор смеются надо мной, когда чашку держу с прямым мизинцем. Говорят: «Интеллигент!» Да по лицу «чиркнуло», повезло, что глаз не потерял. В госпиталь не пошёл. Много раз бывал в переделках. Но судьба пощадила меня, малыша. Вскоре присвоили звание младшего сержанта, и я стал командиром отделения.
Взяли мы как-то городок и остались на ночь. А поблизости озерцо и замок, этажа три-четыре.

Ну надо ж посмотреть, интересно. Пошли мы туда с ребятами. Оказалось, охотничий домик. Внизу — гостиная, второй этаж — сплошь гардероб. От голубого кожаного мундира офицерского до чёрного с орденами. Наверху посреди комнаты — стойка с охотничьими ружьями и патронташи. А в маленькой комнатке — умывальник. Висит над ним кожанка, и в ней семь бритв с ручками из слоновой кости: понедельник, вторник, среда... Сталь должна отдыхать.

Слышали такое выражение «металл устал»? Взял я трофей. Уже ведь пытался бриться тогда. Только чего брить-то было? (Смеётся.) Все раздал, себе только одну бритву оставил. Долго потом пользовался после демобилизации. Пока дочка не решила карандаши подтачивать. Испортила, конечно. Она у меня и медали променивала, я ведь их особо не прятал. «На что, — спрашиваю, — променяла?» — «На конфету». Да, медаль «За победу» жалко... Но что возьмёшь с ребёнка пятилетнего?

Вы бы видели, как немцы выглядели безукоризненно! Освобождали мы маленький городок. В старинном замке засели элитные немецкие войска: эсэсовцы, разведчики. Несколько раз мы в плен брали офицеров. Мундир с иголочки, будто только что выглаженный, сапоги до блеска начищены, фуражка, вид надменный, и стек под мышкой — для форса. А у нас запряжённая двумя лошадьми двуколка с тремя пулемётами — как в чапаевские времена.

Переходы были изнурительными. Но самое неприятное впечатление от Прибалтики — это хутора. Климат влажный. Там строили большие высокие сараи. Мы забирались туда. Но только расположишься на отдых — начинается война. Из леса выходят либо фрицы, либо местные жители. Они вояки были хоть куда и красноармейцев ненавидели. Прибалты вообще народ специфичный. Сейчас восстанавливают свои эсэсовские части...

Вот так и сражались за Родину. Великого геройства я не проявил. Гитлера не поймал. Но нам очень досталось в конце войны.

Курилы дали прикурить...

— Страшно было, Борис Павлович?

— Я не боялся на войне. Почему? Потому что дурак был. Молодой же совсем. Ну не понимал, как это можно погибнуть... Вот сержанты стреляные — те были хитрованы. И нас учили. Несколько раз меня из-под пуль за шиворот вытаскивали. Бывало, и за ногу сдёргивали, когда лез на рожон. Старые солдаты здорово за нами присматривали. Я, возможно, и жив-то остался только потому, что у меня командир отделения был битый-перебитый. Очень он о нас, мальчишках, заботился, старался спасти. Вот и вся моя война: вперёд, пулемёт на огневую, тра-та-та... Немец драпает — мы преследуем.

...По перрону идёт девчушка. Мордашка грязная, волосы растрёпанные, руки чёрные. Идёт, аккуратно перешагивая через разбросанные котомки, трупы женщин, детей и стариков. Она не плачет. Она сосредоточенно грызёт корку хлеба и не понимает, где мамка и почему все лежат...

Эта сцена на вокзале одного освобождённого городка — до сих пор перед глазами Маршалова. Гражданское население готовилось к эвакуации. Немцы запугивали: дескать, русские придут — будут убивать, насиловать. А перед тем как покинуть город, устроили провокацию. Прямо на перроне всех перестреляли, так и не дав погрузиться в эшелон. Каким-то чудом девчонка уцелела тогда. А до победы оставались считанные дни...

— Измотались мы. Бойцам дали отдых, спим без задних ног, — вспоминает Борис Павлович. — Вдруг стрельба. Ну, думаю, мать вашу, поспать не дадут! Автомат хватаю, выскакиваю с неподвязанными штанами. А во дворе солдатня стреляет. «Вы чего, — говорю, — очумели, что ли?» «Победа! Победа!» — кричат. Тут уж было не до сна. Приехал старшина, раздобрился, выдал всем по фляжке спирта. Я тогда не пил, правда, свою пайку отдал по традиции командиру взвода.

После 9 мая 2-й Ударной армии больше всех дали времени на отдых — целую неделю. Баня, стирка, словом, в порядок себя бойцы приводили. Потом начали демобилизовывать старший возраст, до 23-го года рождения включительно. А мальчишкам, таким как Маршалов, было сказано: «Служите». Вскоре стали формировать новые части. Бориса перевели в подразделение, он сдал своё оружие, своих коней. Посадили в эшелоны (прошёл слушок, что везут с японцами воевать) и отправили на Курилы. Вот там-то красноармеец по-настоящему понял, почём фунт лиха.

Казарм нет, местного населения нет. Стали солдаты по сути рабочими. А на Курилах погода капризная. Даже в июне шинель не снимешь. На вес золота в то время ценилась тряпка. Для чего? Чтобы заплатки делать. Тащит, бывало, Борис бревно с горы. Туман, сырость. Вниз спустился — мороз градусов 15. Разогнул руки — треснула обледеневшая телогрейка. Так все в заплатах и ходили. С едой было трудно. Красной рыбой спасались.

В марте — апреле, когда она шла на нерест, можно было ловить её практически голыми руками. Солили икру в бочках да черемшу ели — чеснок полевой. В свободное время Маршалов занимался самодеятельностью, руководил ансамблем песни и пляски. И про спорт не забывал — был капитаном футбольной команды. Даже за первенство Курильских островов состязались.

Самый важный вывод

Шёл пятый год послевоенной службы. Но домой по-прежнему не отпускали. Объясняли так: «На вас выравнивают армию. Украина, Белоруссия, Кавказ... — там же всю молодёжь поубивали либо в Германию угнали. Людей-то нет. Кого в армию призывать?» Демобилизовался Маршалов только в октябре 1950 года. Приехал к тётке в Курган. Отправился в восьмой класс, хотя мог пойти в девятый. Получил аттестат. И хотя пединститут располагался напротив его дома, решил поехать в Свердловский университет, который и закончил в 58-м году. А через 10 лет получил ещё один диплом, уже по специальности «Журналист».

Такими вот скачками шла жизнь сироты. Никогда Маршалов не жаловался на судьбу. А некоторые и вовсе считали, что она к нему слишком благосклонна. Поговаривали даже: «У него, наверное, есть лохматая рука...» Особенно когда Бориса Павловича назначили главным редактором газеты «Челябинский рабочий». Никакой «руки», конечно, не было. Он просто работал, работал и работал. Лёгких путей при этом не искал. Вот и в университет поступал на общих основаниях.

Когда в деканате диплом уже выдавали, узнал, что армейцев принимали без экзаменов. Все пять лет был старостой группы. И занятия военной кафедры готов был посещать вместе с ребятами, которые никогда оружия в руках не держали. Но генерал говорил обычно Маршалову: «Ладно, иди, без тебя разберёмся».

— А смешные случаи были на войне?

— Конечно, были. Как без этого? Только для меня этот случай скорее грустный... В армии была рота обслуживания. Бинты, бельё офицерам стирали женщины. Расположилась их рота рядом с нашей. Ну и говорят как-то вечером солдаты: «Пошли по бабам...» Я не очень понял, по каким бабам, однако решил составить компанию тридцатилетним мужикам. Выходит нам навстречу полная красивая тётка лет 35 — 40, увидела меня, рассмеялась в лицо: «А ты-то чего пришёл?!» Так я и вернулся опозоренным со своей первой гулянки (смеётся).

— Сегодня, оглядываясь на прожитые годы, вы можете сказать, что самое важное в жизни?

— Я твёрдо убеждён: нельзя ни на кого пенять, нельзя перекладывать на кого-то вину и ответственность ни мысленно, ни вслух. Всё начинается в тебе и идёт от тебя. Самое важное — оставаться человеком. При любых обстоятельствах, что бы ни случилось. И это в жизни самое трудное.

P.S. К 60-летию Победы страна сделала фронтовику подарок. Главнокомандующий Владимир Путин присвоил лейтенанту запаса Маршалову звание капитана. Воспринял повышение Борис Павлович, как и полагается стреляному солдату, с юмором. Ну как без него в России обойтись?

• < Назад
• Вперёд >