-
23.07.2009 07:05
Об этом известный актер рассказал в Челябинске на презентации фильма «Кромовъ»
Популярный актёр театра и кино Владимир Вдовиченков побывал в Челябинске на презентации исторической картины «Кромовъ», в которой сыграл главную роль. Столичные критики уже дали ей высокую оценку. Это не только новое амплуа, но и шаг вперёд в кинотворчестве звезды. Но наш разговор сегодня не о роли и даже не о ролях. Мы просто беседуем о жизни за чашкой чая.
«Пусть дети будут артистами»
— Обозначьте временной промежуток: за сколько минут, дней, часов, лет вы привыкли к славе?
— Я не привык. Слава — это не состояние. Это некая окружающая тебя данность. И я стараюсь, чтоб мне это не мешало. Если б я сказал, что привык и всё в порядке, неверное, всё бы кончилось на этом. Но по-прежнему очень хочется, чтоб слава была. Могу сказать, что это чувство эйфории не притупляется.
— То есть вы до сих пор смущаетесь, когда к вам подходят сфотографироваться или взять автограф?
— Не сказал бы, что смущаюсь, просто выбираю манеру поведения в той или иной ситуации. Нет, не смущаюсь.
— Но разве это не называется «привыкнуть к славе»?
— Привычка — это когда тебе всё равно. Мне не всё равно. Приятно, когда узнают, когда подходят и благодарят. Очень приятно. И каждый раз, как в первый раз, поверьте мне.
— Вашему сыну от первого брака 16 лет. Мальчик не по годам мудрый, говорят. Внешне он ваша копия. А внутренне?
— Дело в том, что я его не очень хорошо знаю. К сожалению, основную часть своей жизни он провёл вдали от меня. Но для меня и сын сокровище, и маленькая дочка. Нельзя разделять детей на близких, далёких, хороших или плохих. Это мои дети, я их люблю. Какие бы в нашей жизни не происходили катаклизмы, я для них надежная опора и крепкое плечо. Незнание сына, как человека, не умаляет моей любви к нему.
— А вы хотели бы детям актёрской судьбы?
— Если сложится, почему бы и нет?
— Сын ведь уже делает первые шаги?
— Не знаю.
— Да знаете...
— Правда не знаю. Мне кажется, что 16 лет — такой возраст... Я—то помню себя. В этом возрасте всякий разговор со взрослыми воспринимался мною, как детектор лжи. Я никогда не мог честно ответить на вопрос: нравится мне что-то или нет. Всегда находился под давлением некого авторитета, отца в частности. Поэтому не пытаюсь ребёнка как-то настроить. Боюсь сбить. Пускай сам решает, пусть что хочет, то и делает. Будет актёром — слава Богу, не будет... В этом смысле можно только собственным примером воздействовать: «Я захотел — я стал. Захочешь — и ты станешь». Только так, по-другому нельзя.
«Женщинам нельзя давать расслабляться»
— Для избранницы вашего героя в фильме «Кромовъ» главное в жизни — любовь. А для вас лично?
— Сейчас не знаю.
— А раньше знали?
— И раньше не знал. Но сейчас не знаю ещё больше. Всю свою жизнь человек пытается быть счастливым. Одни счастливы от боли, другие — от радости. Но даже когда ловишь кайф, на вопрос «Что такое счастье?» всё равно ответишь: «Не знаю, просто мне так клёво!». Вот ради этого «клёво» я и живу. Из чего это понятие складывается, ума не приложу. Сегодня вот мы сидим с вами и чай пьём, послезавтра с ребёнком буду заниматься... Конечно, это совершенно разные моменты, которые нельзя ставить на чаши одних весов. Но именно ради этих моментов живет человек. Я во всяком случае.
— Хотите сказать, вы эпикуреец?
— Покажите мне человека, который будет утверждать: «Я живу ради миссии». Даже если покажете, я не поверю. Когда человек совершает альтруистские поступки — это высшая степень эгоизма и эпикурейства. То есть не просто обладает чем-то, а хватает ещё наглости это отдать. Человек так заряжается позитивом. Если было бы по-другому, мы б никогда не забывали страшные события, которые с нами происходили, собственные плохие поступки. Всё время держали бы это в голове. Однако мы предпочитаем вспоминать только хорошее. Именно для того, чтобы кайфовать.
— Кажется, это вы в своё время в прессе назвали семейную жизнь «теоремой Пифагора»? Доказать её удалось?..
— Нет. Это всего лишь такое образное выражение. Если вопрос о том, легко ли быть семейным человеком... Нелегко конечно. Всегда хочется, чтоб тебя любили и о тебе заботились, а ты такой... всё время в белом фраке. На самом деле это такая тяжкая работа? Ты не в настроении, ты раздражаешься, у тебя что-то не складывается, но рядом есть люди, которые на тебя надеются, которым необходимо твердое плечо. А стало быть, речь уже идёт о твоем статусе-кво. Женщинам нельзя давать просто так расслабляться. Всё время нужно... ну не знаю. Можно дарить кучу букетов и бриллиантов и при этом быть самым невнимательным человеком не свете. А можно заметить, что она подстриглась... Так ведь мало для счастья нужно женщине.
— Стало быть, секрет семейного счастья — держать жену в узде?
— Да нет. Секрет, в общем, — просто любить. Беречь, защищать свою семью, и тогда тебе будет хорошо. Это к разговору об альтруизме. У меня есть принципиальное убеждение, несмотря на то, что все вокруг считают по-другому. Чем больше ты дашь близким людям любви и тепла, тем больше получишь взамен. Даже если внутри есть кусочки льда, они растают, и всё будет хорошо. И тогда эти люди никогда не будут злыми, неблагодарными, не будут подлецами. Это важно.
Вклад в копилку
— Жизнь вас побросала. Даже истопником в бане работать довелось. В какой период был сделан самый ценный вклад в актёрскую копилку эмоций, впечатлений?
— В институте, во ВГИКе. И даже не в знаменитых учителях дело. Мне вообще кажется, что мы слишком большое значение придаём роли учителей в нашей жизни. Чем старше становлюсь, тем наглее, наверное. Нужно слушать и слышать самого себя в первую очередь. Как только научишься это делать, перестанешь быть твердолобым бараном. Я вот не научился до сих пор. Мне скажут «фильм плохой» — я расстраиваюсь, скажут «фильм хороший» — радуюсь. Хотя сам знаю, что фильм плохой. Но самый большой вклад в копилку будет, наверное, тогда, когда поймешь... что все это на фиг не надо, балаган это всё, и начнёшь, наконец, заниматься чем-нибудь приличным.
— Например?
— Ну не знаю, рыбу ловить. Этим и питаться.
— Кстати, о рыбе. По морю тоскуете? Вы ведь ему служили по окончании «мореходки»?
— Не тоскую. Мне просто всегда казалось, что море — это романтика. Когда я был молодым мальчиком, читал книжки «Одиссея капитана Блада», «Робинзон Крузо». Я прямо так переживал! А оказалась на самом деле очень тяжёлая и совершенно неблагодарная работа. Мужики, здоровые амбалы по полгода находятся в море, чёрт-те какие мысли в голову лезут. И дело даже не в отсутствие женщин. Люди реально медленно сходят с ума от одиночества и непосильной работы. Иерархия там тоже существует... Словом, я получил военный билет, и сразу это дело бросил. Прямо в ту же минуту.
— А походку вразвалочку преодолевать приходилось? Она, кстати, у вас до сих пор сохранилась.
— Да нет, я просто с детства ходил, как идиот. Так и продолжаю. (Смеётся). На самом деле хорошо в море, когда ты на яхте под парусом стоишь за штурвалом. А когда ты у двигателя в кочегарке, и тебя при этом качает постоянно... Романтики мало в этом.
— К театральным интригам как относитесь?
— О я же интриган! Если серьёзно, я не так много работаю в театре. Но недавно с интригами столкнулся, когда мы в вахтанговском театре отстаивали нашего художественного руководителя Римаса Туминаса. Почему-то появились внутри коллектива люди, которые хотели его убрать. Но в целом, мне кажется, что интрига — это нормально для театра. Да и вообще в жизни как-то неинтересно без интриги. Театр — это ведь огромный коллектив, завод целый, сто человек работают. У кого-то роль хуже, у кого-то — лучше. Одному цветы подарили, другому — нет.
Просто кода люди начинают этим жить, они страдают. Это ж действительно можно сойти с ума. Знаете... когда мы с Машей Ароновой после спектакля «Царская охота» выходим на поклон, и мне кричат браво, она неизменно шепчет: «Твои пришли». А когда молча ей букеты несут, я шепчу: «Маш, ну это-то точно твои». Поюморить над коллегами в открытую — святое дело. А в интриги я не ввязываюсь, если честно.
— И последний вопрос, Владимир... Вы дома хотя бы посуду-то моете, или не звёздное это дело?
— Вполне звёздное дело, мою. Хотя... больше этим, конечно, занимается посудомоечная машина. Но складываю в неё всё я.
