-
10.04.2017 11:33
Фестиваль «CHELоВЕК ТЕАТРА», прошедший в Челябинске уже в пятый раз, по традиции стал ярким культурным событием. Это уникальный формат. Участники театрального форума не соревнуются. Все они априори лауреаты. В итоге внимание концентрируется именно на лабораторном процессе — разговорах, спорах, битвах даже за какие-то «ключики» в работе с артистом. Художественный руководитель НХТ и фестиваля «CHELоВЕК ТЕАТРА» Евгений Гельфонд делится впечатлениями и рассуждает о современном театральном искусстве.
— Фестиваль — это всегда дело живое. Как бы он ни прошел, всегда хочется лучшего, — рассказывает Евгений Михайлович. — Плюсы и минусы сложно выявить, хотя они, конечно, есть, как и в любом процессе. Но тут минус может обернуться плюсом. Тот коллектив, который, ну скажем так, не получает высокой оценки экспертов, вдруг оказывается в центре внимания, и его творчество становится серьезным поводом для обсуждения, поскольку «CHELоВЕК ТЕАТРА» все-таки фестиваль—лаборатория спектаклей малых форм. Для нас предметом исследования является роль актера на сегодняшней сцене. Мы много общались, разбирали работы друг друга. А поскольку у нас обсуждения открытые, зритель тоже имел возможность поучаствовать, попасть в методологическое закулисье, вникнуть в суть профессии и найти для себя какие-то ответы.
Сегодняшний театр представлен разными способами работы с артистом. При этом артистов все меньше и меньше на современной сцене, все больше и больше каких-то технических моментов. Артист становится частицей в огромной мозаике техники, света, визуальных решений, видео, прочих концептуальных подпорок. А «CHELоВЕК ТЕАТРА» изначально себя позиционировал, как фестиваль, где центр исследования человек — артист, работающий на сцене на наших глазах здесь и сейчас.
— Хотите сказать, что главный в театре — артист?
— Да, я думаю так. Об этом говорили и метры отечественной режиссуры. Русский театр основан, конечно, на артисте, основное художественное пространство создает все-таки он. Как говорил Немирович-Данченко, театр начинается, когда выходят два актера и расстилают коврик. Само искусство театра не может существовать ни вчера, ни завтра, оно может быть только сегодня. Внутреннее видение и сегодняшнее присутствие артиста здесь, на наших глазах, — главное в театре.
— Однако не умаляется ли при этом роль режиссера? Я уж не говорю о драматурге.
— Так нет, бесспорно, мы работаем и с драматургом. Но хороший режиссер тот, который умеет раскрыть актера. Почему-то момент режиссуры сегодня понимается как создание каких-то сложных структурных схем, идеологических, технических или концептуальных. И тогда говорят: «О, какой крутой режиссер! Сколько там нагромождено смыслов!» Нам демонстрируют видео, инсталляции, провокации... — все что угодно, а артиста нет. И вот уже все это начинает относиться к «завтра» или к «вчера», но мы не видим «сегодня». Поэтому мини-манифест нашего фестиваля — приглашение ярких коллективов, которые исповедуют именно этот стиль — «живой артист на площадке».
— Спектакли вы отбираете заранее? Сюрпризов быть не может?
— Сейчас уже отбираем. Но бывают и сюрпризы. Нам редко высылают полные версии постановок, авторские права, знаете ли. Выбирают лучшие фрагменты. Ты смотришь и не всегда понимаешь, что это за вещь в целом. Случается, ожидал одно, а получил другое. Неожиданность может стать разочарованием. Но опять же в нашей фестивальной лаборатории этот минус сразу становится плюсом. Поскольку у нас с режиссером возникает серьезный диалог. И даже если какой-то спектакль вызывает гнев у зрителя «что это они привезли ерунду!», он получает возможность прийти на следующий день на разбор спектакля, что-то допонять, сопоставив свои впечатления с впечатлениями экспертов, других участников фестиваля. Все время живой диалог, все время какая-то работа, которая сегодня необходима. Важно говорить о живом человеке. Все эти дегуманизации и десакрализации привели к тому, что живого человека осталось мало. А мы хотим, чтобы в искусстве его было больше.
— В театре идет борьба традиций и модернизации. Чего было больше на фестивале, классики или экспериментов?
— Эта борьба — конечно, очень существенный момент. Но не следует отрицать ни то, ни другое. Суперэкспериментальный спектакль может быть построен личностью, живым сердцем художника. Если этого нет, то ни модерн, ни классика не будут являться предметом искусства. Понимаете, здесь не о внешней стороне идет речь, важно живое это или неживое. С этой позиции мы и рассматриваем спектакли, которые участвуют в фестивале. Совершенно невероятный иранский театр, с какой-то совсем не понятной для нас стилистикой актерского присутствия, но мы видим глаза, мы видим сердце режиссера, которому небезразлично происходящее. Актеры вытаскивают болгарки, что-то сверлят, какое-то сумасшествие на сцене происходит вроде бы. Но вдруг эти люди передают тебе свое внутреннее художественное видение — и не нужен уже язык (тебе не мешает, что они играют на смеси итальянского и фарси), и миф о Медее вдруг начинает звучать в красках сегодняшнего мощнейшего столкновения европейской культуры и восточной. Насколько губительно это насильственное соединение несоединимого! Видишь, насколько умно, грамотно и прочувствовано это сделано, как артисты вкладывают в каждый жест, в каждую мизансцену мысль, которая обретает форму, художественное пространство и воспринимается зрителем. Не каждый день к нам приезжает иранская труппа и рассказывает о своих радостях и горестях.
— Нет опасения, что в погоне за экспериментами какой-нибудь режиссер может отпугнуть непосвященного зрителя, который не выберется на обсуждение на следующий день, а останется с этим общим впечатлением о театре и никогда больше туда не придет?
— Есть такое опасение. Конечно! Но театр ведь не создан для того, чтобы угождать. Спектакль — все равно, что живой человек. Ну представьте: кто-то навязчиво и настойчиво бы вам угождал. А еще — если всем? Иногда говорят: «Мы -провинция, здесь надо зрителя развлекать». Но подождите, у нас так много технической интеллигенции, творческой, гуманитариев и просто людей, которые хотят более свежей рыбы, нежели позавчерашняя антрепризная, извините, тухлятина. Хотят свежего дыхания, чего-то настоящего. Кто-то и на антрепризу ходит, но это не значит, что это нужно всем. Каждый человек, сидящий в зале — индивидуальность.
— Вы проповедует идею «театр-дом». Среди участников фестиваля много сторонников этой идеи?
— Да, очень много. В общем-то, русский театр всегда существовал как театр-дом. Мы знаем дом Станиславского, Эфроса, Додина, замечательного Сергея Федотова, который со своим театром «У моста» участвовал в нашем фестивале неоднократно. За успешным театром всегда стоят лидер и коллектив.
— Расскажите о театральном Прилепине.
— По его новелле «Колеса» был создан моноспектакль. Представлял эту работу на фестивале замечательный театр «Предел» из города Скопин Рязанской области. Этот маленький коллектив возглавляет потрясающий человек Владимир Дель. Театр известен во всем мире и очень много гастролирует. Захар родом из этого города. Это уже второй спектакль, сделанный по его новелле.
Первый был «Допрос», его в Челябинск привозили на самый первый наш фестиваль. После спектакля была творческая встреча. Прилепина постоянно провоцируют на какие-то политические темы, но ему гораздо интереснее разговаривать о творчестве, поскольку в первую очередь это писатель, причем замечательный. Но он не драматург. Литературный материал драматургическим делали уже сами создатели спектакля. И Захар это только приветствует.
— Что привлекает в вашем фестивале участников с учетом того, что он безнаградной?
— Именно та творческая, интеллектуальна и дискуссионная среда, которая создается. Постоянно идут какие-то споры. Иногда до пяти утра просто в кровь переругаемся по поводу спектаклей, методик, решений... Но для нас это очень серьезное подспорье, потому что темы-то важные поднимаются. Очень здорово, что в нашем городе проходят театральные фестивали! Чем больше будет такого движения, тем лучше. Принято считать, что Челябинск — промышленный грязный город. Это неправильный шаблон. В нашем городе масса замечательных творческих людей, большое количество самобытных интересных театральных коллективов, многие из которых принимают активное участие в создании «CHELоВЕКА ТЕАТРА». Фестивальное движение, мне кажется, меняет имидж города, и когда мы с него уберем этот дурацкий навет, Челябинск станет светлее и начнет дышать полной культурной грудью. Огромное спасибо хочется сказать нашим учредителям и коллегам за то, что мы вместе делаем Челябинск театральным.
— По вашему ощущению, куда идет современный театр?
— Иногда доводится слышать: «Театр себя изжил»... Но понимаете, эта такая живая ткань, которая сама себя все время создает. Сколько бы не было попыток убрать живого человека со сцены или его как-то отодвинуть, все равно он приходит. Сегодня театр требует не просто человека, а какой-то уникальной яркой личности. Кто не соскучился по Смоктуновскому на сцене или Евстигнееву? Как бы хотелось увидеть Леонова! Уникальные личности на наших глазах, собственно говоря, и делают театр.
— А какие темы сегодня больше востребованы у режиссеров и у зрителей?
— Сложно сказать. В постмодернистских спектаклях может быть полифония тем. Вопрос в другом: насколько эти темы важны для того коллектива, который их сегодня воспроизводит? Если это провокация, дергание зрителя за больное, то театр из своей плоскости искусства переходит на территорию торговли. Там уже нет сердца, человек не вкладывается, зная определенные трендовые рычажки, начинает зрителем манипулировать. Это всегда чувствуется. Но многие ведутся на это, ходят и будут ходить на такие постановки. Однако рано или поздно это станет неактуальным. Ну сколько ты раз можешь спровоцировать этими бесконечными голыми телами и половыми актами на сцене? Уже ведь, простите, тошнит, уже не хочется, ну не интересно. Либо десакрализируют Холокост, либо проповедуют нетрадиционную сексуальную ориентацию. Ну сколько это можно муссировать! Понятно, что это делается не от сердца, а от башки. Человек хочет попасть в тренд, получить критику, успех. Это не ради искусства, только ради продаж. Но у театра есть еще одна удивительная способность — самоочищение. Шелуха спадает, и остается огромная территория исследования человека и человеческого. Артист встречается с самим собой неизведанным, и зритель преображается вместе с ним.
— Можете нарисовать образ современного зрителя? Это ведь, наверное, уже не три сестры-старушки в партере...
— У НХТ очень разный зритель. На молодежные, казалось бы, спектакли приходят люди в возрасте. Бывает, кто-то встает и покидает зал...
— Это очень ранит режиссера и актеров?
— Это ранит, я не буду лукавить. Но к этому нужно относиться, как к естественному живому процессу. Значит, что-то не совпало, не принял — ушел. Но это тоже хорошо. Знаете, я люблю иногда тихонечко заглядывать в зал и смотреть на зрителя. Какое разное у всех восприятие!
Старушка, как вы говорите, приходит на постановку «Нос в белую ночь» по Гоголю. Очень сложный спектакль, в котором четыре и больше произведений, но смотрит она очень увлеченно. А потом еще оказывается, что все прочитала. А потом еще выйдет и скажет какие-то слова... Никогда не угадаешь. Потому и ценен театр сегодняшним моментом. В этом его чудо.
— И напоследок личный вопрос, Евгений. Знаете, о вас такая слава ходит!.. Говорят, что вы человек чести и глубокой порядочности. Тяжело нести этот титул в наше не слишком порядочное время?
— Я думаю, это преувеличение... Если бы я был человеком чести и глубокой порядочности, мне бы уже творчество было не нужно. Ведь, в общем-то, по большому счету в творчестве мы рассказываем о своих грехах. Нет, все далеко не так, как вам сказали. Хватает во мне всякого дерьма. Есть такая тенденция. Сегодня многие делают спектакли про то, какая же у нас немытая Россия, какие оскотинившиеся люди! А себя как бы исключают из этого контекста. Мне всегда интересно на это смотреть. Приходят зрители и радуются тому, какие сволочи на нашей территории проживают. «А ты себя-то к кому причисляешь?» — всегда хочу спросить. Ты как будто такой красивый, чистый, честный, хороший сидишь в герметичной стерильной комнате, где накрыты столы, вокруг бюсты классиков... Себя-то ты не исключай! Ведь это сразу становится враньем. Если я вижу какое-то явление, происходящее в обществе, которое далеко не радует, понимаю, что и я такой — вот в чем дело. Все время рассказываешь о тех паскудствах, которые внутри тебя.
— То есть задача — помочь зрителю открыть на самого себя глаза?
— Да самому себе бы мне открыть глаза! Я поэтому и привлекаю к процессу классиков. Мы с ребятами какие-то ситуации вскрываем, разбираем и себя в них узнаем.
— Но когда-то же вы и себя хорошего узнаете? И тогда что?
— И тогда надо скорее узнавать плохого, потому что такая гордыня сразу одолевает! (Смеется). В любом случае это очень мощные впечатления. Ты их потом все время ищешь, если вышел на такой творческий процесс, где ты себя неизведанного открываешь.
Татьяна Строганова
Фото автора
Журнал «Миссия» (март 2017)
