-
19.10.2022 12:28
Профессор ЮУрГУ знает, как стать интегратором мыслей «с бантиком»
Ученый Сергей Сапожников создает материалы с уникальными свойствами. Он обладает феноменальной памятью: помнит все свои оценки по каждому предмету в школе и в институте. Впрочем, это не самый показательный пример. Ведь оценка у обладателя красного диплома всегда была одна. Работая практически 24 часа в сутки, энциклопедист-интегратор генерирует инновационные идеи с завидным постоянством. Но о супероткрытии даже не мечтает, поскольку он его уже совершил.
Из досье
Сергей Борисович Сапожников — главный научный сотрудник кафедры «Техническая механика» Политехнического института Южно-Уральского государственного университета, доктор технических наук, профессор. Научные интересы: динамика деформирования и разрушения композитных материалов и конструкций, методы численного моделирования, оптимизация. Член Европейского общества разработчиков композитных материалов (ESCM) и Международной инженерной ассоциации (IAEng). Научный руководитель 10 кандидатов наук. Более 30 изобретений и патентов. Опубликовал более 200 научных работ, в числе которых монография. Женат. Двое сыновей.
Суп с приставкой
— Поскольку у меня папа врач, и более того женский врач, первые симптомы научной мысли начали проявляться рано. Он выписывал журналы, а я, будучи ребенком четырех — семи лет, их изучал, знал, что, где и как в организме функционирует, — вспоминает Сергей Борисович. — Меня интересовала биология, я пытал папу, как устроен человек. Когда родители встречались со своими друзьями, меня ставили на табуреточку и устраивали экзамен. Показывали на мне мышцу, и я абсолютно точно выдавал ее название на латыни. До сих пор кое-что помню. Это было, видимо, для гостей забавно, а мне — интересно. И, конечно, меня прочили во врачи. Но когда в 1961 году Гагарин полетел в Космос, произошла мгновенная смена вектора. Я решил стать космонавтом. Папа сказал «ну тогда ты должен очень много знать...» и начал выписывать детскую энциклопедию.
Для меня было любимым занятием читать эти 12 томов. Огромный массив знаний, изложенных кратко и понятно. Это были мои детские университеты. Достижения человеческого разума впечатляли. Но возникал вопрос «а что будет дальше?» — и появилась тяга к фантастической литературе. Вот это сочетание энциклопедических знаний, увлечения космонавтикой и фантастикой породили в голове очень симпатичную смесь, из которой вырос интерес к технике. Помню, как в школе мы делали ракеты. Смешивали порох, чтоб он не взорвался, а толкал трубочку, свернутую из бумаги, как можно дальше...
По окончании мединститута папа стал главврачом в селе Октябрьское. Но там не было электричества. Готовили на керогазе. Уроки приходилось делать при керосиновой лампе, как и операции в больнице. Класса до восьмого я писал чернилами ручкой со стальным перышком. Писал каллиграфически, а это — мелкая моторика, развитие мозга. Нельзя капнуть или ошибиться. Чернильница называлась непроливайка, но проливалась еще как! Впрочем, бытовые трудности не помешали интеллектуальному развитию. Это была великолепная стартовая точка.
Потом отца направили на работу в Краснодарский край, в станицу Каневскую. Там я занялся ракетомоделизмом. У нас была совершенно замечательная компания радиохулиганов. Телефонов-то не было тогда. К усилителю лампового приемника делали коротковолновые приставки и между собой по радио переговаривались. Это пресекалось властями. Нас искали, а мы прятались. Мой позывной был Альтаир. Доводилось слышать во время радиообщения «похоже, запеленговали, ко мне подъезжают...». Бабушка моего приятеля в это время суп варила. Выдернул приставку — и в кастрюлю. «Почему у тебя приемник горячий?» — спрашивают проверяющие. — «Слушал радио». — «А антенна зачем через весь огород?» — «Это чтоб хороший прием сигнала был». Приставку потом отмывали от супа, высушивали и — вперед.
Родители для меня выписывали прекрасные журналы: «Юный техник», «Техника молодежи», «Наука и жизнь»... Все это было таким питательным бульоном, позволяющим наполнять голову не дурными мыслями, а информацией, которая когда-нибудь может оказаться полезной. Я для себя вывел тогда интересное правило, и потом оно подтверждалось много раз. Мозг должен быть заполнен информацией из разных областей. Именно на границах пересечения этих знаний возникают новые идеи.
Думаю, что на открытия способны только энциклопедисты. Комплексное видение окружающего мира, науки позволяет человеку становиться интегратором, предлагать идеи, оценивать их, складывать некую пирамидку нового знания и движения к прогрессу. Школьники порой категорично заявляют «химия мне не пригодится» или «география мне не нужна». Все пригодится! Надо много читать и, конечно, должен быть вектор развития.
Сладкий яд
— Вы оптимист?
— Есть известная поговорка — везет тому, кто везет. Когда работаешь круглосуточно, некогда думать о плохом. Но есть и другая мудрость — если ты хочешь чего-то достичь, подумай, чем ты готов пожертвовать...
— Вы чем пожертвовали?
— Временем, не потраченным на семью и детей. Хотелось, чтобы сыновья шли по моим стопам, а они не захотели.
— Когда первый настоящий научный успех вы ощутили?
— Я называю это сладким ядом науки... На третьем курсе ЧПИ занимался научной работой на кафедре «Сопротивление материалов». Совместно с научным руководителем была опубликована первая статья. Когда увидел свой труд, свою фамилию в журнале, подумал: «Как же это здорово! Раз напечатали, значит, это было нечто новое, прежде неизвестное...». Пускай это маленькая крупиночка, но она легла в общее большое здание науки. Потом последовали другие научные статьи. К окончанию института их было около десятка. Я уже спокойней относился к успеху и очень хотел поступить в аспирантуру, чтобы дальше заниматься научной работой на кафедре, стать кандидатом наук и — о счастье — возможно, стать доктором. У них была такая высокая зарплата.
— Материальный интерес вами двигал?
— Деньги нельзя ставить на первое место. Для меня они всегда были только средством достижения цели. В голове много идей, ради их воплощения максимально концентрируешь все в себе. Но жизненный, бытовой фон все равно присутствует. Не сбросишь его со счетов.
— А какими качествами должен обладать ученый, чтобы его статья появилась в высокорейтинговом журнале?
— Это целый набор необходимых качеств. Если говорить про нашу область науки — материаловедение — надо быть хорошим экспериментатором (проводить испытания на разных установках), хорошим теоретиком, чтобы полученные результаты проанализировать, сделать выводы, их проверить и дать подсказку последователям, в каком направлении дальше двигаться. Ну и писателем надо быть, чтобы красиво и грамотно изложить свои мысли. Все вместе встречается нечасто. Это свойственно интеграторам. Впрочем, персональных работ у меня мало. Не потому, что не хочу быть соавтором, просто мои коллеги заняты, у каждого свои дела. А у меня возникла интересная мысль — и хочется быстро ее оформить: платьишко надеть, ботиночки, бантик завязать да еще и улыбку нарисовать в конце.
Скучный человек
— Говорят, что большие ученые немножко чудаковаты. А у вас есть чудинка?
— В детстве собирал марки, монетки. Мне интересно было это все рассматривать. А сейчас говорю так: «Я человек скучный очень. Потому что мое хобби — это моя работа». Мне катастрофически не хватает времени! Есть масса интереснейших идей в моей черепной коробке, которые хотелось бы проверить. А учеников можно пересчитать по пальцам одной руки, и с каждым делаешь курсовые, диплом. У меня защитилось десять кандидатов наук. Немного, но и немало. Еще на подходе пара-тройка. Это все ученики нашей специальности — прикладная механика, динамика и прочность машин.
Ученик поступает в аспирантуру, защищает диссертацию — это он все одну идею проверяет. Ну две. А у меня их много! Самое необходимое для интегратора — чтобы рядом были единомышленники. Нужна пирамидка знаний, навыков, исследований. Вот почему ученых моей научной группы публикуют в самых крутых журналах, которые входят в топ-10.
— Вот и на столе у вас пирамидка из камней... Это зачем?
— Равновесие — ключевое слово. Каждый рабочий день я начинаю с того, что составляю новую пирамидку. Человек я уравновешенный, ярко выраженный сангвиник. Меня сложно вывести из себя. Не ругаюсь никогда в жизни, мне это не интересно.
У меня был Учитель Давид Аронович Гохфельд, научный руководитель моей кандидатской диссертации, первый заведующий кафедрой «Сопротивление материалов», на которой в лучшие времена перед развалом Советского Союза работало почти сто человек. Если человек на кафедре что-то делал хорошо, был с ним на одной творческой волне, профессор его хватил, поощрял. Но если что-то было сделано плохо, он переставал человека замечать, просто проходил мимо. Общался только подчеркнуто официально — делай выводы, исправляй ошибки. Давид Аронович тоже работал круглосуточно. Такие были наши кафедральные профессора. Они задавали тон, которому хотелось соответствовать. Все было очень четко организовано, и это здорово двигало вперед.
— А сегодня что будоражит вашу научную мысль?
— Меня сегодня больше беспокоят организационные моменты. Как удержать учеников? Они молодые, надо развиваться, у всех семьи, дети... Если уйдут мои научные сотрудники, вместо пирамидки будет столбик стоять. Ветерок дунул — столбик упал.
В Челябинске по моему фундаментальному научному направлению «Механика деформирования и разрушения волокнистых композитов», к сожалению, нет специалистов. Между тем результаты научных исследований применимы в разных сферах — авиация, космонавтика, автомобилестроение... Материалы! Они должны быть легкие, надежные, недорогие, доступные. А композиты прочные и долговечные, но очень дорогие. Пытаемся их удешевить, не слишком сильно потеряв в качестве, и расширяем области применения.
Спасенные жизни
— Какое из изобретений самое дорогое вашему сердцу?
— Вопрос в точку. Самое дорогое — митральный клапан сердца. Лет 35 назад Слава Стариков, хирург областной клинической больницы занимался пороком сердца. Надо было спроектировать и сделать из новых материалов трехстворчатый клапан. Даже каким-то свинкам его вставлял небезуспешно. Изобретение есть, человек защитил диссертацию, однако до людей дело не дошло, потому что медицина — сфера крайне консервативная. Не было тогда возможностей провести более широкие исследования. А вообще патентов у меня три десятка. Но для изобретения ведь важно, чтобы потом оно активно использовалось. Есть и такие в моем списке.
Мне нравятся все мои изобретения, связанные с бронежилетами. Это совместная работа и с коллегами по университету, и с промышленным партнером ЮУрГУ — московской фирмой «ФОРТ-Технология», с которой сотрудничаем уже 30 лет. Она была организована в 1992 году, как раз, когда у нашей научной группы завершилось сотрудничество с фирмой «Туполев». Мы занимались композитными материалами, конструкциями крыльев самолетов ТУ. В основе — механика удара. Эта тематика актуальна до сих пор, и все наши правительственные гранты тем или иным образом с ней связаны.
— Выходит, жизни вы все-таки спасаете?
— Многим! Я не знаю лично этих людей, но, когда приезжаю в Москву, в зале славы «ФОРТ-Технологии» мне нравится рассматривать надетые на манекены жилеты с застрявшими пулями. Человек, в которого стреляли, остался жив, отдал жилет со словами «Большое спасибо!» и ему выдали новый. Такова политика фирмы.
Странный случай
— Как происходят открытия?
— Они не спонтанны. Очевидно, это связано с каким-то актуальным направлением, о котором думаешь. Сразу решения не приходят. Но поисковик в голове — штука фантастическая! Мы все знаем, как он работает. К примеру, вы пытаетесь что-то вспомнить, но сразу не получается. Проходит время, уже забыли, что вам это требовалось. Вдруг щелк — и поисковик выдает ответ. Значит, информация была где-то глубоко. В компьютере тот же самый принцип поиска. Очень все близко к компьютерной системе в голове у нас! Я даже подозреваю, что мы на самом деле биороботы.
— Вот как?! И кто же нас создал?
— Это самая большая тайна.
— И Космос — тайна. О нем вы часто думаете?
— ...Расскажу вам про удивительный случай. Пройдя военную кафедру, мы — инженеры ракетчики — были на сборах в восточном Казахстане. В лагере сами работали на кухне, готовили. Дошла очередь до нашего взвода. Привезли свежие огурцы. Мы на них накинулись — и весь наряд заболел дизентерией.
Первая ночь в лазарете. Я внизу двухъярусной койки лежу с высокой температурой и вижу, как на меня эта панцирная сетка как бы падает. Или я поднимаюсь... Прохожу сквозь верхнюю койку, сквозь потолок, наблюдаю эту больницу сверху. Корпус в виде буквы Ш. Вход по центру, а наше отделение — правое дальнее. Я не мог этого знать тогда. Но потом, посмотрев план, убедился, что здание действительно в виде буквы Ш.
...Я поднимался все выше и чувствовал себя все счастливее. Душа пела! Я смотрел вверх и каждую звездочку ощущал, как себя. Каждый атом — это я! Могу все понимать, всем управлять. Что угодно делать могу! Фантастика какая-то! Проснулся утром — температура уже понизилась. Больше никогда ничего подобного не повторялось. Но это ощущение было настолько яркое и необычное, что запомнил его навсегда.
— Возможно, это был всего лишь сон?
— Может быть, сон, может, интоксикация. Но Ш-образная форма больницы... Это куда девать? Пытался рассказывать о пережитых ощущениях, но попытки не увенчались успехом. «Ты что, из себя Бога корчишь?!» — самое безобидное, что услышал в ответ.
Сапожник без сапог
— Ваш путь в науку был легким?
— Мне очень повезло с родителями. Это как железо в компьютере. Большой объем памяти, прекрасный поисковик — все это от мамы с папой. Однако чтобы быть успешным ученым, это только необходимая база, но недостаточная. Все люди разные. Важно каждому найти свое место и свое сообщество. Нужно хорошо учиться. Примерно половина всех моих «пятерок» была получена автоматом. Я досрочно делал все курсовые и лабораторные работы, участвовал и побеждал в олимпиадах. Было легко! Но путь в науку не был легким.
Мне повезло с первым научным руководителем — Борисом Петровичем Кузьменко, который вел у нас сопромат на втором курсе. Увлекся наукой, специальностью «летательные аппараты», и это был тот самый первый кристаллик, который начал расти. А вот летчиком-космонавтом так и не стал из-за папы. По окончании школы хотел учиться на пилота сверхзвукового самолета, потому что космонавты — это военные летчики. Я занимался спортом, все было хорошо со здоровьем, но папа подговорил комиссию, и у меня обнаружили расширенные пазухи носа — «склонен к простудам, не годен для военной службы».
— Зато сейчас у вас кристаллов — целая друза! Какова главная цель? Мечтаете о супероткрытии?
— Мне погоны уже не нужны. Я уже добрался до докторов-профессоров. И супероткрытие давно совершил. Ему уже 45 лет. Моя выпускница сделала о нем дипломную работу, доказала эффективность. Пытался получить патент, но либо патентоведа увольняли, либо на меня наваливалось много дел. Вспоминаются Стругацкие — Вселенная мешает...
Это изобретение позволяет ходить и бегать, практически не затрачивая энергии. Приспособление для обуви. Когда мне было 25 лет, взял свои старые сандалии, прибил к ним деревянную дугу и пошел. В итоге разогнался так, что не смог остановиться и упал. Осознал ошибку, и уже в университете эту подошву мы сделали из полиуретана. На беговой дорожке проверили — эксперимент удался. Надо бы довести до внедрения, но... мне уже это неинтересно. Сапожник остался без сапог (смеется).
— А что интересно? Что вас радует сегодня в жизни?
— Новые идеи, завершенная работа и полученные результаты. Много лет назад родители создали условия для того, чтобы я начал успешно двигаться вперед. На этом пути можно было все растранжирить. Но, к счастью, не получилось. Большую радость доставляет творческий труд и осознание тех усилий, которые тратишь, чтоб достичь вершин. И, конечно, все это — вместе с коллегами и учениками. Ведь один в нашем научном поле не воин.
Татьяна Строганова
Фото Олега Игошина и Татьяны Строгановой
argumenti.ru
