В Москве состоялся митинг «За науку и образование». Научная общественность не часто демонстрирует такую социальную реакцию. Протест подогрел недавно обнародованный пакет документов, подготовленный Минобрнауки и Федеральным агентством научных организаций. В результате нововведений десятки тысяч научных сотрудников могут лишиться работы, а оставшимся придется трудиться еще больше.

Как сообщается в проекте резолюции митинга, его участники выразили «решительный протест действиям властей, направленным на подавление научного самоуправления и самоорганизации, принижение авторитета ученых и разрушение репутаций людей, поддерживающих науку и образование в России».

По мнению митингующих, большую опасность для международного научного сотрудничества представляет также недавно принятый закон о нежелательных организациях, согласно которому российские граждане могут нести уголовную ответственность за получение зарубежных грантов. В числе требований — изменение приоритетов в государственной политике в пользу поддержки научных исследований, реальное самоуправление и автономия в науке и на всех уровнях образования, отмена срока давности для аннулирования фальшивых диссертаций.

Доктор исторических наук, профессор ЧГПУ, член Общественного совета по образованию и науке Законодательного собрания Челябинской области Сергей Загребин комментирует московский протест и предлагает пути спасения российской науки.

— Вы солидарны с лозунгами активистов научной общественности?

— С лозунгами я солидарен, но не в контексте этого митинга. Реально он был не «за науку и образование», а в поддержку так называемых «иностранных агентов» и «нежелательных организаций» и более шире — в поддержку либеральных идеологии и практик. Между тем современные проблемы в науке и образовании во многом являются следствием именно либеральных реформ. На этом митинге, к слову, практически не было авторитетных ученых, выступали в основном представители либерального сообщества.

— Мне показалось, что на митинге была попытка противопоставить науку и религию. Насколько объективно отражает реальное положение дел лозунг «В стране, где скрепой стала не свобода, а религия — наука будет иностранным агентом»?

— Сам жанр митинга во многом определяет категоричность лозунгов. Дело в другом. В современной российской социокультурной реальности «либеральные интеллектуалы», лидеры которых финансируются различными зарубежными фондами, пытаются оказывать давление и на власть, и на общество с целью продвижения идеи системных либеральных реформ, вталкивающих Россию в русло антитрадиционной культуры. Идет массированное наступление на Русскую православную церковь и через противопоставление религии и науки, и через дискредитацию в СМИ церковнослужителей, и через систему социокультурных провокаций, таких как скандал вокруг постановки оперы «Тангейзер» в Новосибирском театре. В реальности никаких конфликтов быть не может. Религия, наука, искусство — три совершенно особые сферы аккумуляции социокультурного опыта человечества, три основных способа освоения мира и самопознания человека.

— Так ли уж плоха реформа науки? Меняется время, с ним должно меняться и общество...

— Согласен, общество должно меняться. Должны проходить изменения и в системе организации науки и образования. Все дело в определяющем векторе этих перемен. «Реформаторы» России во все века пытались трансформировать российскую государственность и систему социокультурных отношений в русле модернизации культуры традиционной в культуру антитрадиционную. При этом происходит глобальная подмена базовых ценностей общества. Именно такой путь прошла западноевропейская цивилизация, отказавшаяся от идеалов христианства, увлеченная идеями гедонизма и деструктивной реформации. Современная Западная Европа продолжает этот процесс расширением границ «индивидуальной свободы» и «политкорректности», легитимируя «однополые браки», постулируя непреложность либеральных моделей общественных отношений.

— А что плохого в индивидуальной свободе? Разве ученому свобода не нужна?

— Вопрос в том, что Россия всегда была и остается страной с доминирующей традиционной культурой. Российский опыт социокультурных реформ продемонстрировал интереснейший исторический эффект, когда процесс модернизации экономики и политики не приводил к трансформации традиционной культуры российского общества в культуру антитрадиционную. В этой приверженности традиции видится сила России. В традиционной системе ценностей свобода понимается как ответственность, культура сопряжена с нравственностью, в обществе существует связь и взаимное уважение поколений. Эта связь поколений, единство социума были замечательно продемонстрированы 9 мая во время шествия «Бессмертного полка». Против него, кстати, рьяно выступали «либеральные интеллектуалы» из «несистемной оппозиции», которая сейчас выглядит вполне «системно», поскольку получила четкий юридический статус «иностранных агентов» и «нежелательных организаций».

— В чем деструктивность либеральных реформ науки и образования?

— Согласно либеральной модели развития, государство должно ограничить свое присутствие в обществе тремя сферами: армия, полиция, налоги. Все остальные сферы социума отдаются на откуп бизнесу и институтам гражданского общества. Именно такая модель стала реализовываться в начале 1990 годов. В тот период государство практически отказалось от финансирования науки. Отраслевые научно-исследовательские институты в массовом порядке закрывались, в итоге нарушилась связь науки и производства. А массовые увольнения научных работников привели к разрыву преемственности при подготовке научных кадров. Современная реформа РАН, инспирированная во многом либералами во власти, только усугубила процесс.

— Вы имеете в виду создание Федерального агентства научных организаций? Но сама идея создания ФАНО была ведь благая. Агентство было призвано освободить научные институты от хозяйственных функций, что давало возможность ученым сосредоточиться исключительно на исследованиях.

— Идея благая, но научное сообщество уже на уровне обсуждения проекта реформы РАН высказывало справедливую обеспокоенность тем, что ФАНО, сосредоточив в своих руках финансово-хозяйственную деятельность, станет влиять на кадровую политику, на распределение финансов и в конечном итоге на сам процесс организации научных исследований. Эти опасения ученых, к сожалению, начинают оправдываться. Другая проблема: сохранение вузовской науки. Сегодня вследствие «модернизации образования» высшие учебные заведения поделены по статусу на вузы первого, второго и третьего сорта. Московский и Санкт-Петербургский университеты стоят особняком, за ними следуют федеральные, национальные исследовательские университеты и далее — все остальные вузы. Научно-педагогическое сообщество обеспокоено тем, что в перспективе лишь университеты «первого» и «второго» сорта получат право готовить магистров и аспирантов. А это значит, что в обычных провинциальных университетах и институтах просто больше не будет места для науки.

— Либералы уже давно предлагают структурировать нашу науку по американскому образцу. Что если университеты сделать основными исследовательскими центрами?

— В российской традиции наука развивалась в двух направлениях. Фундаментальная академическая была сосредоточена в научно-исследовательских институтах, а вузовская — на кафедрах высших учебных заведений. Эти два направления всегда были взаимосвязаны, поскольку научные идеи апробировались в вузах, а вузовские научные разработки были востребованы в академической среде. Разрыв вузовской и академической наук произошел в 1990-е годы. Сегодня академические институты работают, практически не контактируя с вузами, за редким исключением. Нужно возродить связи вузовской и академической наук на уровне государственных программ. Нужно повышать качество вузовской науки. Сегодня преподаватели загружены аудиторной учебной работой, подготовкой бесчисленных бумаг. Ежегодно нагрузка увеличивается, не остается времени и сил на исследования. Необходимо увеличивать профессорско-преподавательский состав вузов, сокращая учебную аудиторную нагрузку на каждого преподавателя, уменьшая количество студентов в академических группах, повышая заработную плату преподавателям, делая ее сопоставимой с оплатой труда госслужащих. При подобном подходе высвободится время, которое преподаватель будет тратить не на поиски дополнительного заработка, а на реальную научно-исследовательскую работу. Сегодня же Минобрнауки нещадно формализует научный труд, вводя в качестве индикаторов качества научных исследований количественные показатели.

— Цитирование по «индексу Хирша» — это международная практика. Разве плохо быть в тренде?

— Все эти количественные показатели могут применяться, но не в качестве доминирующих. Они не должны становиться самоцелью при научных исследованиях. Сегодня же отчет о научной работе важнее самой науки! Формализация научной работы лишает ученого академической мобильности и личной свободы, столь необходимых в научном поиске. Все это результат именно либеральных реформ образования и науки.

— Кто должен финансировать науку? Могут ли сами университеты зарабатывать на исследованиях?

— Могут. А также могут создавать на своей базе инновационные предприятия. Примеров много. Проблема в том, что университеты могут зарабатывать на прикладных исследованиях. А фундаментальную науку должно финансировать государство. Сегодня российский бизнес не готов системно и последовательно инвестировать в науку и образование. Бизнес рассчитывает на быструю окупаемость вложенных средств, но фундаментальная наука не может дать быстрого эффекта. Научные фонды распределяют средства финансирования на основе конкурса заявок научных проектов, что сродни лотерее. У подобной системы больше недостатков, чем достоинств. Академик Жорес Алферов справедливо заметил, что инновационная проблема, сформулированная в заявке на грант, может быть просто «украдена» недобросовестным экспертом. Да и сам процесс распределения грантов настолько несовершенен, что не может расцениваться как базовый инструмент финансирования научных исследований. Мне думается, что в современных условиях важную роль могут играть региональные власти. Например, в Пермской области уже много лет существует адресная поддержка вузовских преподавателей: кандидатов и докторов наук. Доплаты существенные. А южноуральские ученые уже который год лишены возможности даже принимать участие в региональном конкурсе грантов РГНФ, поскольку Челябинская область не имеет соглашения с фондом о сотрудничестве.

— Сколько еще нужно похоронить «Прогрессов», чтобы понять, что наука не менее важна, чем футбол, так масштабно финансируемый в России?

— Я думаю, ракеты падают не потому, что их плохо сконструировали. Их скверно собирают. А это уже проблема подготовки рабочих кадров — следствие реформы образования. Например, в нашей области было почти полторы сотни колледжей и техникумов, а после оптимизации осталось не более пятидесяти. Да и те находятся в сложном положении. Прежде ПТУ имели прямые связи с конкретными заводами, работал институт наставничества. Сегодня бизнес не готов финансировать подготовку рабочих кадров, так как не может прогнозировать потребности в рабочих специальностях на ближайшие пять лет. Современной экономике нужны профессиональные токари и фрезеровщики, электрики и слесари, монтажники и технологи. Проблема в том, что за годы реформ упал престиж рабочих профессий. Слабый оптимизм вызывает то, что власть эту проблему осознала и некоторые усилия для ее решения предпринимает.

— Что, по вашему мнению, должно сделать государство для спасения науки?

— Необходимо принять «Основы государственной научной политики». В конце декабря прошлого года Президент РФ подписал Указ об утверждении «Основ государственной культурной политики в РФ». Я приветствую этот документ и по факту, и по сути. Новая культурная политика четко определяет приоритеты развития культуры, ориентирует развитие культуры на традиционные ценности, на сохранение историко-культурного наследия. Вот так же необходимо определить приоритеты и ориентиры научной политики. Будем ждать решений, призванных спасти науку.

Татьяна Строганова.
http://mediazavod.ru/articles/159362
Рисунок Юрия Прожоги.